Арка Константина

источник текста из книги  Коррадо Ауджиас:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Один из наиболее знаменитых и наименее известных монументов Рима эго арка Константина. установленная рядом с Колизеем. За нею начинается прелестная улица, которая тянется по склонам Палатина к площади Порта Капена (Porta Сареnа), название которой происходит от  просеки, существовавшей вдоль античных сервиевых стен. Здесь в древности и на­ходился нулевой километр Аппиевой дороги. Неподалеку располагался чистейший источник, Fons Camenorum (Capena — это варварезированное искажение латинского слова), откуда девственные весталки черпали воду для своих ритуалов.

Но нам предстоит поговорить именно об арке и о том человеке, которому она посвящена, — императоре Константине (ок. 280- 337 гг. н. э.). Именно он изменил облик и судьбу Римской империи, узаконил христианство и основал Константинополь, новую имперскую столицу. Персонаж, достойный  жалости с человеческой точки зрения.  Но о какой исторической личности можно судить исключительно по степени ее гу­манности?  А Константин, помимо этого, был выдающимся политиком; по мнению ряда историков, его смело можно отнести к числу величайших правителей.

Триумфальная арка, восхваляющая его деяния, занимает отличную стра­тегическую позицию, она огромна и хорошо видна, но. Повторюсь, при­надлежит к числу наименее изученных объектов. Именно поэтому — как и две украшенные спиралевидными барельефами колонны Антонина Пия и Траяна — арка Константина должна быть внимательно «прочитана», что бы можно было на самом деле расшифровать ее смысл.

Территория, на которой она воздвигнута, была посвящена культу «веч­ного Рима»; там возвышался большой храм Венеры и Ромы, построенный Адрианом и отреставрированный Максенцием. До наших дней от той гро­мады, созданной из греческого мрамора, сохранилась только кирпичная сердцевина сооружения с абсидой в честь богини Ромы, а позади нее еще одна, на сей раз Венеры.  Жалкие остатки одного из самых колоссальных творений античного мира. Рядом стояла гигантская бронзовая статуя, изо­бражавшая Нерона, пока ее не превратили в Аполлона, бога Солнца, чья го­лова, увенчанная короной с исходившими от нее лучами, символизировала бессмертие города (Urbs). В Средние века, в годы борьбы баронов за господ­ство над городом и папством, эта часть Рима превратилась в неприступную крепость, античные памятники были снесены до основания, растолчены в известь, а их металлические части расплавлены с целью изготовления мо­нет и холодного оружия.

«Прочтение» арки затруднено, поскольку она явилась результатом «ого­ления»», то есть была создана с использованием деталей и частей других монументов. Однако историк искусства Федерико Дзери весьма продолжи­тельное время занимался ее изучением — и как раз результаты его исследо­ваний легли в основу моих кратких заметок.

Каждый из двух главных фасадов арки ритмизован четырьмя высокими колоннами. Сам памятник создан из белого мрамора, а колонны, напротив, из желтого, нумидийского (пусть сегодня оба вида мрамора и не отличить друг от друга из-за общей загрязненности). В каждом из прямоугольных участков над боковыми арками в канву рисунка вписаны по два круга (ито­го их восемь). Изначально прямоугольники были сделаны из порфира, не­вероятно твердого и ценнейшего камня красного оттенка. Их цвет напоми­нал пурпур, приберегаемый исключительно для императорской четы. Итак, красный порфир и желтый мрамор колонн (пурпур и золото) представля­ли (как и сегодня) цвета города Рима (и его футбольной команды). Необ­ходимое уточнение: античные скульптуры и монументы были пестрыми, да и статуи не были столь белоснежными, как сейчас, — их раскрашивали в натуралистической манере.

На вершинах колонн как раз и установлены статуи: восемь варваров-даков, плененных в завоевательных походах. Восемь круглых щитов от­носятся к адриановскому периоду, то есть Константин повелел снять их с монумента Адриану для украшения собственного.  Во внутренней части главной арки видны две сцены: император на коне принимает знаки уваже­ния и дары от коленопреклоненного варвара; император победно вступает в Рим через вышеупомянутые ворота Порта Капена. Причём император этот вовсе не Константин, а Траян. Перед нами очередной случай «раздевания» и расхищения прежних сооружений.

Если приглядеться к первому квадрату наверху слева, на фасаде,  обращенном к Палатину, то там можно увидеть вознесенного на пьедестал императора,  к которому подводят вождя племени варваров. Скульптура когда- то изображала Марка Аврелия, но позже его голова была заменена головой Константина. Еще один пример грабежа. Одна из немногих сцен непосредственно Константиновых времен — та, что прославляет победу у моста Мильвио, — расположена под кругами, тоже со стороны Палатина, а неподалеку видна другая, на тему осады Вероны. Историки искусства подчерки­вают их вульгарную, по-солдатски грубую фактуру, особенно в сравнении с  рафинированными рельефами предыдущей эпохи.

Закономерен вопрос: почему Константин без колебаний разбирал имевшиеся монументы для декорирования своей арки? Мнения ученых разделились. По одной из версий, это было вызвано прогрессирующим упадком скульптуры в IV веке, что, впрочем, опровергается качеством ряда значи­тельных творений этого столетия, например четырехсторонней «арки Яну­са» (Arco di Giano Quadrifronte). Вторая гипотеза приписывает масштабное расхищение памятников необходимости в короткие сроки возвести арку и прославить императора, вызвавшего настоящее смятение своим решени­ем внедрить новую религию, став ее покровителем и защитником. Соглас­но третьей теории, поддерживаемой Дзери, процесс носил идеологический характер: рельефы с монументов Траяна, Адриана и Марка Аврелия сбива­лись и заменялись портретами Константина, потому что именно он вопло­щал обновленный имперский дух.

Вполне возможно, что в каждой из трех гипотез есть зерно истины. Нельзя исключать, что император и в самом деле спешил увидеть завершенной свою арку, льстивая надпись на которой (в центре наверху, фасад по направлению к Колизею), по его замыслу, должна была освятить его образ в глазах римлян, встревоженных религиозными нововведениями. Эта надпись, при появлении отливавшая бронзой букв (сохранились даже отверстия от штырей, которыми они крепились к камню),

напоминает нам что сенат и народ римский преподнесли монумент императору Цезарю Флавию Константину Максимуму Пию Феликсу Августу, разгромившему врагов величием ума и божественным побуждением, instinktu divinitatis. Из предосторожности имя божества опущено.

В Риме есть и другие реликвии Константина. Самые броские и безвред­ные — две его головы. Первая, колоссальных размеров, с давних пор нахо­дится на Капитолии, во дворе Палаццо дей Консерватори. Она была частью двенадцатиметровой статуи, установленной в абсиде базилики Максенция. Императора изобразили сидящим, что символизировало идеал политиче­ской власти, смыкающейся с властью божественной. Обратный смысл тоже присутствует: небесное владычество нисходит через него на землю, облекая смертных благодатью.

Другая голова, весьма напоминающая предыдущую, была удачно обнару­жена во время раскопок 2005 года на форуме Траяна. Изображение из мра­мора, около шестидесяти сантиметров в высоту, застряло в системе канали­зационных стоков. Когда и почему оно там очутилось — неизвестно. Быть может, кто-то хотел таким образом избавиться от ставшего ненавистным императора или, что более вероятно, округлая форма черепа идеально подо­шла для прочищения засоренной отходами клоаки.

О, Константин, каким злосчастьем миру

Не к истине приход был твой чреват,

А этот дар твой пастырю и клиру!

Так Данте в XIX песне Ада (строки 115-117) клеймит «дар», который Кон­стантин, первый император, назвавший себя христианином, якобы вручил папе Сильвестру I, обогатив его (ит. facendolo ricco). Он повествует легенду о том, как накануне решающей битвы со своим политическим противни­ком Максенцием, то есть буквально за пару мгновений до сражения у моста Мильвио, Константин узрел в небе крест (или же облако в форме креста) и знамение, гласившее: In hoc signo vinces — «Сим победиши», или, точнее, Hoc signo victor eris, то есть: «Под знаком этим победишь, станешь победите­лем». Битва с Максенцием, павшим на поле брани или утонувшим в Тибре при попытке к бегству, была выиграна. Этот успех ознаменовал собой следующий этап истории, который перевернул существование всего антично­го мира и привел к последствиям, проявляющимся прежде всего в Италии и по сей день.

Однако по другой легенде события разворачивались иначе. Незадол­го до битвы император будто бы излечился от поразившей его проказы, окунувшись, по указанию будущего папы Сильвестра I, в чудодейственные воды. Каков бы ни был посыл, но факт остается фактом: Константин был первым императором Рима, провозгласившим христианство religio licita — признаваемой религией, допущенной в круг культов империи, тем самым открыв путь к ее распространению и популяризации. До глубины дущи признательный за победу над соперником либо же за избавление от омерзи­тельной болезни, он даровал папе и его преемникам полномочия и власть, которые были равны, если не сказать больше, его собственному император­скому могуществу.

Эпизод, ставший истоком бесконечных споров, полемики, борьбы и стра­даний, вместе с тем послужил импульсом к созданию выдающихся мону­ментов и бесценных творений пропаганды, облагороженных искусством.

Он коснулся даже топонимики Рима: стоит вспомнить одну только виа дел-ла Кончилиацьоне (улицу Примирения), название которой, сколь бы стран­но это ни звучало, тоже отдаленное последствие дара, вмененного молвой Константину. История, в которой смешиваются легендарные мотивы, серьезные политические соображения, схватки за власть, порывы и побужде­ния, далекие от христианской веры.

Первый вопрос, который неизбежно возникает у всех: почему Константин принял решение поддержать христианство? Ведь речь шла, в сущности, о но­вом вероучении, явно контрастирующем с римской традицией и вызываю­щем враждебность многих, поскольку оно угрожало единению религиозного и гражданского духа, «патриотизму» римского образца, который был одной из несущих конструкций Рима, опорой его могущества. Может быть, император, будучи хитрым и коварным политиком, отдавал себе отчет в живитель­ной силе новой веры и намеревался воспользоваться ею для укрепления куль­турной и политической сплоченности империи. Не исключено, что он считал Христа одной из ипостасей Sol invictus — «непобедимого Солнца». Поэтому повелел сделать так, чтобы самые важные христианские праздники совпада­ли по календарю с датами солнечного культа: воскресенье (la domenica), то есть «день Господа», или «день Солнца» (ср. англ. Sunday); 25 декабря, день рождения Солнца (праздник зимнего солнцестояния) и бога Митры, стал так­же днем Рождества Христова. В новой столице на Востоке, в Константинополе возведены христианские церкви, но рядом с ними продолжали, как и прежде, функционировать языческие святилища. Сам Константин, впро­чем, всю жизнь сохранял за собой титул pontifex maximus (верховного понти­фика) и официально обратился в христианство только на смертном одре.